Но эта некогда распространенная точка зрения в последние годы утратила свою популярность в связи с возрождением интереса не только к недостаткам имперской культуры Рима, но и к забытым достижениям так называемых «темных веков». Автор книги «Почему так называемые «темные века» были столь же цивилизованными, как и дикая Римская империя», доктор Доминик Селвуд сетует на то, что, согласно распространенному мнению, «слава Рима была безжалостно уничтожена, растоптана копытами, искавшими только грабежа».
Хуже того, этих осквернителей культуры часто представляют в ложном свете как «хамские орды», которые двигали Европу не вперед, а назад.
Однако доктор Селвуд утверждает, что эти германские налетчики мало чем отличались от своих римских противников, поскольку «насилие и безжалостность» были основными столпами, поддерживающими имперский Рим. Чтобы подкрепить это грандиозное утверждение, доктор Селвуд ссылается на «Анналы» Тацита (14-68 гг. н.э.), в которых наглядно показано полное уничтожение римской армией друидов на валлийском острове Англси:
Воодушевленные своим генералом и побуждая друг друга никогда не дрогнуть перед бандой женщин и фанатиков, они устремились за штандартами, рубили всех, кто попадался им навстречу, и охватили врага его собственным пламенем».
Конечно, среди историков — как любителей, так и профессионалов — мало сомнений в том, что Древний Рим был воинственной державой. Нельзя захватить большую часть известного мира только с помощью дипломатии. Поэтому нет ничего удивительного в том, что общество, которое изначально строило себя на воинской доблести, не видит ничего плохого в случайной резне.
Причин этому много, но главная из них — хорошо известный факт, что Тацита отталкивало погружение императорского Рима в декаданс. Как и гораздо более поздний британский историк Эдвард Гиббон, Тацит сокрушался по поводу упадка добродетелей республиканской эпохи. В частности, ему не нравилось, что в императорском Риме принято развратничать — от оргий до безудержной неверности. Следуя консервативной традиции Катона Старшего, Тацит считал, что Рим разлагается изнутри из-за того, что он легко принял греческую философию гедонизма и эпикурейства.
В «Германии» Тацит сопоставляет нравы германских народов с нравами Рима.
Во время создания «Германики» Римская империя остановилась на Рейне, который служил границей между «цивилизацией» и «варварством». Римские легионеры патрулировали этот пустынный регион с суровым сердцем, поскольку, несмотря на технологическое превосходство Рима, германские племена вызывали всеобщий страх из-за их предполагаемой любви к битвам и свирепой храбрости.
Их брачный кодекс, однако, строг, и действительно, ни одна часть их нравов не заслуживает большей похвалы. Почти единственные среди варваров, они довольствуются одной женой, за исключением очень немногих, да и те не из-за чувственности, а потому, что их знатное происхождение обеспечивает им множество предложений о союзе».
Тацит также подробно описывает, как германским женам во время свадебных церемоний напоминают, что они обязаны разделить страдания войны вместе со своими мужьями. Этот дух взаимной верности и храбрости особенно восхваляется Тацитом.
Но на самом деле суть «Germania» такова: это отчасти политически мотивированная критика римского общества, использующая германских варваров в качестве контрпримера, и в то же время поддерживающая римскую цивилизацию как единственную культуру, которая идет на войну и приключения по более сложным причинам, чем простые обряды перехода.
Затем, по странному стечению обстоятельств, «Germania» стала любимой книгой среди зарождающихся немецких националистов XIX века.
Как показывает Кристофер Кребс в книге «Самая опасная книга: Tacitus’s Germania From the Roman Empire to the Third Reich, немецкие националисты и их группа милитаристских партизан использовали «Германию» для доказательства морального превосходства древних германских народов. Эти писатели, политики и агитаторы видели в рассказе Тацита четкую историю малоизвестных дохристианских германских народов, а также окончательное указание на то, что германская культура была отдельной от греко-римской и относительно нетронутой ею.
Более того, «Germania» была написана не для германцев, а для римских граждан — людей, которые искренне верили, что их культура может быть принята во всем мире (урок, который они усвоили от Александра Македонского).
Еще одна жестокая ирония заключается в том, что люди, принимающие «Германию» за восхваление дохристианского прошлого Северной Европы, упускают из виду тот исторический факт, что германские племена, ставшие причиной падения Западной Римской империи, сами были христианами — религию, которую они приняли после длительного знакомства с греко-римской культурой.
Похоже, что тогда старые границы между цивилизованными и варварами, римлянами и германцами были более чем размыты.